Тёмный мёд. Сборник произведений - Алекс Равенсо

Она повернулась, и ее пронзительный взгляд словно просверлил его насквозь, но Винни не ответил.

У него просто не было вариантов.

В этом мире продается все. Ты можешь купить золото, ты можешь купить оружие, ты можешь купить шлюх, и ты даже можешь купить дерьмовые человеческие жизни. Если у тебя хватит денег, само собой. Те, у кого их никогда нет, с удовольствием продадутся тебе, и их жизни будут стоить дешевле бутылки виски. Они продадут тебе все самое ценное, что было в их жизни, они продадут тебе даже своих детей, лишь бы у тебя хватило наличности за это заплатить. У Кристофера Робина было столько наличности, что он мог бы купить весь город. А еще у него был мед, за который продаются те, кто не продается за деньги. У Кристофера Робина просто не было желания делать покупки.

У шефа полиции было желание, но у шефа полиции не было столько денег, и потому он ограничивался одним человеком. В день. За ночь. На час. И шеф полиции мечтал, чтобы у него было столько денег, сколько нужно, чтобы купить всё.

И это было написано у него на лице.

На морщинистом, похожем на морду зверя породы кошачьих, лице, спрятавшимся за синей фуражкой и ярко блестящим значком.

– Мы потащим Робина в суд, – вкрадчиво говорил Винни. – Я найду эти чертовы записи Кролика, и вытащу всю мерзость на свет. Дам вам карты в руки, и все – козырные. А те, что не козырные – крапленые.

– Вот! – воскликнул шеф. – Ты даешь мне карты, простые карты, а мне нужен джокер. Иначе не выиграть, слишком силен противник.

– У меня есть свидетель… – еле слышно пробормотал Винни.

– Напарник? Пятачок? Зеленый юнец, который только и способен, что по пчелам стрелять из дробовика.

– Тот случай был единственным, – подал голос Пятачок.

– Молчать! – воскликнул шеф. – Из-за тебя дирижабль совершил экстренную посадку в центре города, из-за твоего «единственного» выстрела. Шуму было – даже в столице в газетах писали о нас и о нашем городе.

– Вы отклоняетесь от темы, сэр, – Винни начинал свирепеть. – Чертов дирижабль не имеет отношения к делу, это была случайность. Я был на нем во время происшествия, и тем не менее не имею претензий к Пятачку.

– Да! Именно! Не имеете! А я и весь город – имеем! К нему и к вам, Винни!

– У меня свидетель, – Винни поднялся на ноги и с вызовом посмотрел в глаза шефу. – Подпишите ордер на арест и отдайте необходимые приказы.

– К черту вашего свидетеля. Вы думаете, я не знаю, кто она? Со̀ву знает весь город, и всем прекрасно известно, что она трахает вас сейчас. Вы думаете, судья поверит какой-то шлюхе? Да я себе не верю, не то что ей. И еще, напоследок, запомните – вы не вечны, Винни. И она не вечна, она слабая женщина, у которой очень тонкие и хрупкие кости и очень тонкая нежная шея. Вот у Кролика тоже хрупкие были, вы понимаете? Свидетель, – шеф усмехнулся, – очень зыбкая штука, на него нельзя полагаться. Сегодня он есть, а завтра с крыши сорвался. Или ножом подавился, к примеру. А я – я есть закон, и мне факты подавай. У вас есть факты?

Он плюхнулся в большое черное кресло и с легкой улыбкой ожидал ответа. Винни резко наклонился вперед, к самым глазам шефа полиции, и сквозь зубы прошипел:

– Когда травят крыс, дезинфицируют все, что подверглось заражению. Люди в желтых костюмах входят в помещение и выжигают химикатами все живое, без жалости и без сомнения. И гибнут даже тараканы, Тигра. Даже чертовы тараканы, которые считают себя невиновными. Я надел желтый костюм, Тигра, и я выжгу здесь все к чертям.

Развернулся и быстрыми шагами вышел из кабинета. Пятачок встал со стула, исподлобья посмотрел на Тигру, обвел взглядом кабинет, увешанный фотографиями и вырезками из газет, на которых огромный молодой полицейский запечатлен то с одним, то с другим преступниками, и сказал:

– Когда я был мальчиком, я гордился вами. Будут ли так же гордиться ваши дети?

И вышел вслед за напарником.

Когда ты думаешь, что все очень плохо, не стоит ожидать перемен. Жизнь настолько дерьмова, что не даст тебе поблажки. Сука быстрее скрутит тебя в жгут и зажмет в тиски, чем отпустит на волю. Если ты тонешь и тебе не хватает воздуха, не думай, что судьба подкинет спасательный круг и кислородную подушку, скорее ты получишь ведро с цементом на ноги и акул вокруг твоего барахтающегося тела. И она не станет выбирать между вами, не станет вычислять, кто слушался маму, а кто был плохим мальчиком. Если вокруг бушует гроза, то мокрыми окажутся все, ливень льет и на святых и на грешных. Если ты взялся убирать дерьмо, жди, что придется убирать еще и трупы. И молись, чтобы одним из этих трупов не оказался ты сам.

Со̀ву похитили тем же вечером. По дороге в театр ее машину перехватили полосатые, расстреляли шофера в упор, забрызгав его мозгами мостовую, выволокли Со̀ву через заднюю дверь и увезли в неизвестном направлении. Свидетели говорили, что нападавших было человек пять, Винни думал, что меньше, Пятачок ничего по этому поводу не говорил, так как его тошнило в кустах, растущих у обочины после того, как он в искреннем порыве первым бросился к машине и открыл шоферскую дверь. Шофер выпал со своего сидения наружу и уперся остатками головы в ослепительную белую рубашку Пятачка, и того начало тошнить прямо туда, внутрь кровавого месива.

Винни же растеряно стоял около машины и впервые в жизни не знал, что делать. Тело сковал паралич, кулаки сжались до боли, он смотрел себе под ноги и думал, что, наверное, так себя ощущают самоубийцы, к которым приставили переговорщика. Словно ты уже накинул петлю на шею, решил все для себя, но тебя отговорили, обманули лживыми словами и дешевыми обещаниями перемен. И ты уже готов снять веревку и сойти со стула, но кто-то невидимый выбивает этот стул у тебя из-под ног, и все кончается, и ты понимаешь, что теперь ничего не изменить, что тело твое уже скрючивается в последней судороге, легким не хватает воздуха, а шея трещит от рывка веревки. И что полметра дороги вниз – последний твой путь в этом мире, финальная дорога, на которой твои ноги станцуют смертельную румбу для благодарной публики.

Винни стряхнул оцепенение.

– Пятачок, – крикнул напарнику, – у тебя дома есть ружье?

– Да, Винни, оно всегда наготове, – откликнулся Пятачок, вытирая рукавом полупереваренные остатки еды с губ.

– Пора доказать этому городу, что мы еще на что-то способны. Иногда это значит – умереть. Сейчас это значит – убить много народу. Жизни, полные насилия, насилием и заканчиваются. И только смерть может остановить смерть.

Багрово-красная луна всходила над городом, окрашивая дома в неестественный цвет. Цвет крови, думал Винни, той самой, которая сегодня затопит улицы. В которой сегодня кому-то суждено захлебнуться. Которой мы сегодня напоим тех, кто ее так жаждал.

Город перемигивался огнями фонарей, город обсуждал на смрадных кухнях череду убийств и город боялся. Мелкие людишки прятались в свои каморки и тушили свет в надежде, что сегодня пуля выберет чью-то чужую голову. Что подросток, глотающий мед в подворотне, окажется не их сыном, и что шлюха, которую трахает за пять баксов на скамейке в парке потный толстый негр, не их дочь. Наверное, большинство бы поменялось с этой шлюхой местами, лишь бы их не трогали. Отдали бы душу дьяволу за спокойную жизнь. За дерьмовое существование на окраине помойки, проведенное в компании покрытых струпьями живых мертвецов, среди отбросов и гниющего мусора.

Ветер снова нагнал тучи. Дождь накрапывал, медленно, но уверенно набирая силу. В ботинках уже хлюпало, грязь налипла на них и подниматься было скользко, но Винни и Пятачок упорно карабкались вверх по склону к особняку Робина. Вышли на каменистую дорогу, прошли между ровно, словно по линейке, посаженных деревьев, и приблизились к гаражу.

В гараже горел свет, трое полосатых укладывали чемоданы в багажник бьюика. Винни достал Смит-Вессон, крутанул барабан и вышел на свет. Полосатые заметили его только лишь когда первая пуля раскроила одному из них голову, но достать пушки не успел ни один – Пятачок всадил по очереди в каждого по два заряда дроби. В особняке послышался шум, кто-то, громко крича, выскочил на улицу, но Винни прострелил ему сначала ногу, затем грудь, и он затих. Огромная резная дверь в особняк не была заперта, они вошли в ярко освещенный холл, и, подойдя к мраморной лестнице, поднялись на второй этаж.

– Спальня Робина дальше по коридору, – еле слышно сказал Винни. – Проверь там, только осторожно, а я займусь кабинетом.

Пятачок кивнул и, перезарядив дробовик, тихо, на цыпочках, покрался по коридору. Винни, взглянув на него, вздохнул, и пошел в обратную сторону. Пятачок слишком молод, чтобы видеть это дерьмо, подумал он. И что нужно сделать в этой чертовой жизни, чтобы расплачиваться вот так.